В Кузьминском саду. О писателе-земляке Семёне Ивановиче Шуртакове
Во время посещения Кузьминского сада я постоянно попадал в какую-то магическую зависимость одноименного шуртаковского рассказа и «Антоновских яблок» И.А. Бунина. Зримые психологические контрасты цветущей жизни и увядания представлены в них. Кузьминские сады, к сожалению, высохли суровым летом 1942-го, да и бунинские строки наполнены грустью о том, что «запах антоновских яблок исчезает из помещичьих усадеб». Но часто повторяемые нашим хозяином сада слова Ивана Алексеевича: «Молчат гробницы, мумии и кости, – Лишь слову жизнь дана: Из древней тьмы, на мировом погосте, Звучат лишь Письмена» невольно заставляют перенести ход мыслей в русло волшебного единения живого цветущего сада с полётом творческой идеи и словесного созидания.
Приезжая в Кузьминку по приглашению или просто так, находясь где-то рядом по журналистским делам, с большим удовольствием заглядывал на огонёк теплого и полезного гостеприимства. Открыв калитку, входить в комнату обычно не спешил, чтобы врасплох не оторвать хозяина от творческих мыслей или чтения свежей периодики, корреспонденции, рукописей своих студентов или местных литераторов.
Как по домашней усадьбе свободно шёл вглубь этого небольшого, но уютного сада. Больших грядок здесь почти не было, только у входа вдоль забора рос лук и прочая крайне необходимая к летнему столу зелень, за которой ухаживала постоянно опекавшая здесь писателя племянница Людмила Сергеевна Ермакова.
Питался Семён Иванович очень скромно и просто. Любимым напитком для себя и гостей был компот из плодов любимого сада. В солнечные дни яблочного августа он старательно крошил ножом сочные дары природы, аккуратно раскладывая их для просушки на клеёнку или приспособленную для этого длинную ткань. Периодически перемешивал в течение дня, а по мере готовности складывал в картонные коробки, которые глубокой осенью увозил с собой в столицу.
Мы с Ю.В. Назаровым в день отбытия, в зависимости от того, кто из нас более свободен, непременно старались побывать в Кузьминке, чтобы помочь пожилому другу погрузить в транспорт багаж и закрыть на зиму оконные ставни.
Чисто писательская привычка – даже малозначимую новизну запечатлевать навсегда – постоянно проявлялась в нём. В августе 2006 года, например, я подивился красоте необычных жёлтых цветов возле дома, которые прежде никогда не видел. И чтобы этот момент запомнился мне, Семён Иванович, подписывая книгу «Собрались трое русских», рядом с очередным пожеланием и датой вывел: «Золотые шары».
В первые дни наших традиционных майских встреч сад благоухал в яблоневом цветении. Я старался сделать как можно больше красивых снимков на память.
Однажды, пригласив меня в комнату, Семен Иванович попросил подождать несколько минут: он дописывал передовую статью для нашей газеты об очередном Празднике славянской письменности и культуры. А я, сидя на диване, исподтишка пощелкивал фотоаппаратом – очень нужен был снимок писателя за работой.
Не оборачиваясь ко мне и продолжая писать, он сказал:
– Ну что ты делаешь, ведь сам понимаешь, что ракурс не тот получается. Самому хочется подойти с другой стороны, а не решаешься.
Я молча встал и действительно сделал снимок именно такой, какой хотелось.
С тех пор я смело стал строить шуртаковский кадр, заставляя ветерана стоять или сидеть в нужной для получения живого снимка позе.
Над рабочим столом писателя всегда висела картина местного художника Н.В. Малеева с видом золотого ржаного поля, подобная известному шишкинскому шедевру. Она своим сиянием будто высвечивала главную тему творчества писателя-деревенщика. Семён Иванович всегда с гордостью вспоминал, что он когда-то в районной МТС работал комбайнером. И даже просил меня в газетных подшивках разыскать какую-нибудь публикацию об этом периоде. Но, к сожалению, поиск успехом не увенчался. Удалось только узнать, что машинно-тракторную станцию в то время возглавлял некий Андрианов, возле фамилии которого даже инициалов нет. А Семён Иванович надеялся, что я что-нибудь и о работавших тогда комбайнерах найду. Ведь он тогда в передовиках числился.
А вот и небольшая деревянная банька в левом углу гостеприимного сада. Окружающие её яблони и зелёный ковёр травы под ними придают этому строению какой-то сказочный вид. Сколько приезжих литераторов, побывав в её парилке и приняв на спину и грудь оздоровительные хлопки любимого хозяином берёзового веника, выходило оттуда на свежий воздух помолодевшими и вдохновлёнными на создание новых шедевров поэзии или прозы.
В один из своих приездов в Кузьминку Семён Иванович обещал привезти мне в качестве подарка изданную недавно в серии «Сделано в СССР. Любимая проза» свою легендарную «Одолень-траву». Лето было уже на исходе, а автор романа молчал о данном обещании, я же не напоминал, ведь обычно данное слово он держал всегда. А заветная тайна всего этого раскрылась сама собой.
Однажды в полюбившийся нам сад мы приехали вместе с Ю.В. Назаровым. Стоя возле баньки, я похвалил Юрия Владимировича за проведенный в ней внутренний ремонт:
– Семён Иванович в прошлый мой приезд сюда уже рассказал мне об этом.
– Так он мне за работу книжку свою подарил…
– Уж не «Одолень-траву» ли?
– Её самую.
– Так вот кто значит, моему подарку крылышки приделал, – сказал я, улыбаясь.
– А она тебе что ли предназначена была?
– Обещал…
– Ну, извини, я сейчас не могу тебе её передарить, на ней ведь уже дарственный автограф именно мне адресован.
– Да не расстраивайся ты. В следующий раз ещё привезёт!
– А если тебе тоже помощь на даче какая-нибудь понадобится, то ты не стесняйся – говори. Я столярничать и плотничать с детства люблю: отец к этому приобщил.
Предложение друга было искренним, от всей души, а не какой-то там моральной компенсацией. Юрий Владимирович всегда был щедр на бескорыстные содействие и помощь.
Такие воспоминания во время моего хождения по саду обычно прерывались голосом самого Семёна Ивановича. Он или, распахнув окно, приглашал меня в комнату, или сам выходил в сад, где на удобной скамейке и продолжались наши беседы.
Как-то я пожаловался собеседнику на состояние моста, не позволяющего подъехать к его дому, машину приходилось оставлять по ту сторону речки.
– А зачем тебе эти проблемы, ты можешь со стороны Сергача прямо полем ко мне приехать, и время сократишь, и нервы.
Он был прав, названный путь был действительно короче.
А когда мост все-таки отремонтировали, я снова стал ездить через село, чтобы в очередной раз остановиться у здешнего обелиска и поклониться памяти кузьминцев, павших на полях сражений в Великую Отечественную войну. Да и памятник-то этот особенный. Он воздвигнут на средства Государственной премии РСФСР, полученной С.И. Шуртаковым за книгу «Одолень-трава».
Как особую реликвию храню шикарно иллюстрированную книгу «Россия. Богатая судьба» С.В. Перевезенцева, тоже побывавшего в Кузьминке.
Именно здесь мне довелось сфотографировать столичную группу почётных гостей во главе с председателем правления Союза писателей России В.Н. Ганичевым, приезжавшую на 90-летний юбилей нашего славного земляка.
В этот день я вышел на сцену со своим стихотворением, посвящённым юбиляру, для самоуспокоения предварительно подстраховавшись одобрением его содержания председателем правления Нижегородской областной организации «Союз писателей России» В.И. Жильцовым:
Ему девяносто
Саженью намерило Время,
Но с этой отметкой
Совсем не согласна душа.
И ноги уверенно
Чувствуют творчества стремя,
А прыть у Пегаса его
До сих пор хороша.
Я вижу писателя
В вечно цветущей Кузьминке,
Ведь знает Россия
Про эти родные сады…
Здесь капельки радуга
Сеяла в каждой травинке,
А яблони цвет
Вдохновлял на большие труды.
И тайну постиг он
Чудесной травы одолени,
Чтоб в трудную пору
Славян дорогих поддержать,
Достаточно разного рода
Больших отступлений –
Мы только в единстве
Способны врага отражать.
А он наседает
Насилием с телеэкранов,
Уж в наш лексикон
Засылая чужие слова:
На саммитах слышатся
Звоны фуршетных стаканов,
И здесь ущемляются
Русского Слова права.
Но всех собирает
Семён Шуртаков во дружину,
И ходом славянским
Шагнула Москва к Сергачу.
Мефодий с Кириллом
Попали в большую стремнину,
А их письмена нам теперь
Прославлять по плечу.
